Искрились стаканчики граненые, вываливались пересохшие
языки: ну, давай...
- Ху-ху, - заржал Ванька и закрутил башкой, - завсегда у тебя Лука Федочч, была жадность к вину, так она и осталась.
И нет ничего в бутылке, а все трясешь, выжимаешь, еще капля не грохнет ли...
- И капле пропадать незачем... Ну, годки, держите... Бывайте здоровеньки... Дай вам бог лебединого веку, еще, может, вместе послужить придется...
Чокнулись,
уркнули,
крякнули.
- Мало... Тут на радостях ковшом хлестать в самый раз!
- Пока ладно. Счас кофею сварю. Где были, соколы?
- Ты спроси, где мы не были?
- Пиры пировали, дуван дуванили...
Кофей в кружки, старик в шепоток:
- На троицу подъявлялся тут Колька Галчонок, из-под Кронштадту чуть вырвался... По пьянке ухал, что вы с Махно ударяли?
- Боже упаси.
- Огонь в кулак, вонь по ветру.
Наверху языкнули две склянки. Невдалеке суденышко бодро отэхнулось: динь-нь-ом... динь-нь-ом... И еще бойким градом в лоток бухты зернисто посыпались дини-бомы. По палубе топоток-стукоток - команду выводили на справку, а по-солдатски сказать, на поверку.
- Бессонов?
- Есть!
- Лимасов?
- Есть!
- Кудряшов?
- Есть!
- Закроев?
- Есть!
- Яблочкин?
- Есть!
- Есть!
- Есть!
- Есть!
Гремела команда:
- Шапки на-деть! По своим местам бе-гом!
По палубе хлынул бег,
в парусиновую подвесную койку
укладывался корабль спать.
В Мишке сердце стукнуло,
в Ваньке сердце стукнуло,
враз стукнули мерзлые, отощалые
сердца.
- Кораблюха...
- Распиши, старик, как живете, чем дышите?
Подмоченный коньяком боцман морщился и вываливал новости:
- Живем весело, скучать недосуг. Работа одна отрада, одна утеха, а так ни на что не глядел бы... Назола, не жизнь... Моряков старых всего ничего осталось, как вихорем пораскидало..
На оторрвут... Все загребают в свои лапы эти камсалисты крупа...
Взгалдели:
- Ботай, чудило... Как же без нас-то?
- Мы в гвозде шляпка.
- То-то и оно, шляпки ноне не в почете.
Охнули,
ххакнули,
задермушились:
- Тузы, шестерки, винновы козыри...
- Старый моряк... Мы - девятый вал!
Мах рукой просмоленной, обугленной в солнечке.
- Девятый?.. А то идет десятый вал... Полундра! Все накроет, все захлестнет, партейная сила зубаста.
- Эдакого нагородишь...
- Силы - вагон, еще повоюем.
- Крышка, соколы, о прежнем времячке думать забудь.
Нонче куда ни повернись, в ячейку угодишь али в кружок...
И мне, старому дураку, кольцо в губу да в тарарам студию.
Чуть отыгрался. Ты, говорят, товарищ боцман, будешь вроде купца. Тьфу, мне ли в такие дела на старости лет...
- Ха-ха-ха, зашел Федочч!
- Дела-делишки...
- Бывалошно-то времячко любому сопляку припаял бы я неочередной наряд в галюн с рассеиваньем, а теперь - шалишь.
Как, да што, да на каком основании... Вызовет вахтенный какого-нибудь салагу, тот и начнет бубнить: "почему меня, а не другого? Это не так, да это не эдак..." Башку оторвать мало за такие разговорчики!
- Растурись, старик, огоньку бутылочку-другую, сосет...
Денежки у нас е, денежек подмолотили.
- Погазуем!
- Во вкус вошли?.. К фелынеру разя сунуться?
- Крой.
- Пистоны есть, на, держи!
Мишка выбросил на стол пучагу засаленных кредиток.
Горели, чадили сердца: бутылкой не зальешь, в море не утопишь... Куды тут... Широки сердца моряцкие, как баржи.
Убежал старик.
- Хха.
- Ххы.
- Во, как наши-то вырываются...
- Эдак.
Федотыч
с бутылками.
В стаканы разливал по-русски, всклень, через края расплескивал.
Рассказывал боцман такое:
- Осталось у нас после белых лодка с дыркой да челнок без дна... И наш корабушка по уши в воде торчал. Котлы были порваны, арматура снята, ржавчины на вершок, травой все проросло. Стук - приказ: "Товарищи, восстановить!" - "Есть!"
Какой разговор?.. Есть и отдирай. Взялись. Давай-давай! С чего взяться? Струменту нет, матерьялу нет, денег нет, хлеба мамалыжного цо полфунту в день... В трюмах вода, в рулевом вода, в кочегарке вода, клапаны порваны, отсеки разведены, ну, разруха на тыщу процентов... Качать воду надо. А как ее будешь качать, ежли турбины застонали? Удалые долго не думают, давай вручную мотать... паром. Гнали-гнали, гнали-гнали1 глаза на лоб лезут. Стой, конвой! Приходим ватагой до начальника комиссара. "Вам паек?" спрашивает он. "Паек..." - "Нет пайка, товарищи. Разруха, голод, красный ремонт, надо быть сознательными и так далее. Вот, говорит, вам махры по две осьмушки на рыло, а больше ничего сделать не могу. Скоро пришлют, говорит, из центра камсалистов на подмогу, а больше ничего сделать не могу". Закурили мы той самой махры, утерлись да и пошли.
Мишка с Ванькой слушали тяжело, тяжело рыгали, уперев глаза в пол.
Федотыч бегал по каюте, вязал слова в узлы:
- Разве ж когда вырывалось из моряцких рук хоть одно дело? Никогда сроду. По щепке склеили, по винту снесли, а сгрохали кораблюшку. Завод же опять помог, шибко помог.
Камса поддержала. Ребятишки, а старатели, цепки до дела, прокляты...
- Ты, что же, за лычком тянешься? - спросил Ванька.
- Лычко мне ни к чему, издыхать пора... И совсем тут не в лычке звук.
Подмокли,
рассолодели,
в руготне полоскались яро.
- Утята?
- Крупа, говоришь?
- Прямо сказать, пистоны. Никакого к тебе уваженья. Хозяевами себя чувствуют, хозяевами всего корабля, а может, и всей Расеи. Мы, гыт, принципияльно и категорически. Не подойди... Заглянул счас на полубак, там их полно. Кричат, ровно на пожаре. День в работе на ногах, ночью, глядишь, где бы отдохнуть, а они, сукины сыны, собранье за собраньем шпарют, ровно перебесились...